Средняя полоса, Урал , Камчатка , Курильские и Командорские острова, природа и памятники архитектуры. До недавнего времени он продолжал путешествовать и фотографировать.
За долгие годы, посвященные фотографии, Вадим Евгеньевич ни разу не пользовался цифровой техникой. 70 лет назад ее просто не существовало, да и теперь он предпочитает аналоговую камеру любым современным.
Самый известный фотограф России рассказывает о себе и о собственном отношении к фотографии.
- Вадим Евгеньевич, как и когда вы начали заниматься фотографией?
Я вырос на берегу Москвы-реки, под открытым небом. Был с малого возраста предоставлен самому себе. Уже с 5-7 лет я мог запросто просидеть на берегу речки в ожидании рассвета, с крохотным костерком. Самое таинственное время — это когда ночь кончается и появляется первый просвет. И так продолжалось всю жизнь. По природе я, конечно, биолог. Но с биофака меня выгнали за то, что у меня отец дворянин. Потом приняли в медицинский институт как спортсмена — я к тому времени был уже чемпионом Москвы , чемпионом СССР, а в 1939-м году первым съехал с вершины Эльбруса. В мединституте очень хорошо преподавали общую биологию. Но врач должен быть узким специалистом, а меня это не устраивало — положить жизнь на одну специальность. Я перевёлся в художественный институт и окончил его в 1948-м году. В это время был расцвет культа личности, деньги платили только за портреты вождей. Этого я тоже делать не умел. Поэтому я проработал 20 лет тренером по горным лыжам, занимаясь при этом фотографией.
Снимать я начал в раннем детстве. В каждой интеллигентной семье были деревянные фотоаппараты — и российского производства, и заграничные. Лет с семи мы уже совали нос во всю эту аппаратуру, ставили камеру на штатив, накрывались тряпкой, по матовому стеклу строили картинку. И когда собирались родственники, нас заставляли фотографировать. Снимали на стеклянные пластинки, сами их проявляли при красном свете — весь процесс был в руках.
После войны я занялся охотой. Охота приучила меня к пониманию леса и к тому, что сфотографировать — это гораздо сложнее, чем убить птицу или зверя. По ходу освоения леса я фотографировал всё, что связано с охотой и с лесом. И когда издательство «Физкультура и спорт» решило напечатать «Настольную книгу охотника», у них не оказалось никаких иллюстративных материалов. И всё, что я снимал для себя просто из собственного любопытства, из своего отношения к этому делу, — всё попало к месту: следы медведя в грязи; охота с подсадной уткой; медведь, дерущий кору, когда он чистит когти. А в поездках я целенаправленно снимал российскую природу, заповедную Россию. Поскольку я довольно серьёзно и правильно относился к лесу, меня пускали на любую территорию. Я мог снимать и на территории заповедника, как на Белом море, мог и рядом, на каких-нибудь островах.
Я всю жизнь снимал камерой, сделанной в 1895 году. Причём я её сам доводил до нужной кондиции — под современные кассеты и объективы. А уклон задней стенки камеры, возможность смещения передней стенки вверх-вниз и в стороны — подвижки, которые исправляют перспективу, основа широкоформатной съемки — были в деревянных камерах ещё в те времена. Это были настоящие профессиональные фотоаппараты.
- Какие места в России — особо любимые?
Я сам человек северный, поэтому больше ездил на север. Карелия, Кольский полуостров, Урал, Дальний Восток , Чукотка , Камчатка, Командорские острова… Я объездил очень большую часть России. Был на всех Курильских островах. Но бессмысленно говорить, что в России я побывал везде — настолько Россия необъятна и разнообразна. Куда ни поедешь, в любую сторону — всё новое. Камчатка всегда разная. Сколько раз я там снимал — каждый раз всё менялось. И в Сибири куда ни попадешь — всегда всё новое.
На Камчатку я ездил в течение 40 лет. В первый свой приезд я познакомился с вулканологами и потом был в курсе всех событий на Камчатке. Как только там что-нибудь происходило, мне сразу сообщали, и я ехал туда. Про извержение вулкана Толбачик я знал заранее. Целый год длилось это извержение, то затихало, то снова возникало, и целый год я там снимал. Многие люди с аппаратами избегают этих съёмок, потому что там без конца сыплется на голову пепел, воды нет, дождевая вода — кислая, в ней никакая еда не годится… Один аппарат мне разбило вулканической бомбой — куском застывшей лавы. Есть фотография, где я сижу и что-то делаю, а сзади рушится лавовый поток. И чайник стоит на куске горячей лавы. Снял меня вулканолог Генрих Штейнберг. Я ему говорю: «Давай садись на моё место, теперь я тебя сниму». Пока мы менялись местами, прилетел булыжник и врезался в крышку чайника, заклинил ее намертво. И на следующем кадре Генрих сидит уже с этим чайником.
Никто не знал, когда кончится извержение. Приходилось постоянно ездить в Москву за плёнкой. Привозил запас плёнки в расчёте на то, что мне хватит на съёмку. Но извержение продолжалось, плёнка заканчивалась, приходилось снова лететь в Москву. В какой-то момент всё закончилось, и наступила абсолютная тишина. Это было очень непривычно, потому что мы уже вжились в непрерывный грохот. Изверженные породы вступают в реакцию с кислородом, начинаются новые химические процессы, новый разогрев той же самой лавы. И через 10 лет я поехал туда снимать эти процессы. Так что материала по Толбачику у меня хватит на 10 альбомов.
- Есть места в России, где вы не побывали и жалеете об этом?
Конечно. Разве один человек может везде побывать в России! Я два раза был на Байкале и не сделал ни одной фотографии. Потому что там надо достаточно долго жить, чтобы сделать снимки. За границей я бывал, но мне там ничего не надо. Это всё не мое. Там, где все обжито, уже снимать нечего. А природа необъятна и разнообразна.
- А вы всегда знали, что будете снимать в каждой поездке?
Я никогда не ездил просто так, всегда ездил с конкретной задачей и с определённой целью. Я выбирал такое место, где заведомо знал, что буду работать всерьёз. Причём большую часть жизни ездил в одиночку, вот чем я неудобен. Я ездил в места, связанные с походом, с автономной жизнью: сколько можно, доезжал на каком-нибудь транспорте, а дальше шел пешком. Все на себе: рюкзак с палаткой, аппаратура, топор, спальный мешок.
По можно на машине проехать, но это старая культура, старые памятники, города-музеи. Там очень много материала, но это уже все-таки цивилизованная съемка.
Человек приезжает в такое место и понимает, что до него здесь снимали тысячи людей. Можно что-то новое увидеть для себя?
Конечно, ведь каждый фотограф снимает то, чего другой человек не видит. И каждый человек по-своему снимает, если у него есть собственное представление о том, что такое хорошо и что такое плохо. Человек ездит в такие места, куда другой не поедет. Даже одно и то же место все видят по-разному. Особенно это бросается в глаза в искусстве. Если пять художников будут писать портрет одного человека, то получатся пять разных портретов. Потому что каждый человек привносит в человека, которого он пишет, своё собственное отношение, своё собственное понимание его. Каждый фотограф тоже видит по-своему. Поэтому здесь бесконечное количество вариантов. Из года в год всё меняется, везде появляется что-то новое. Все зависит от подхода, от состояния природы, от времени года.
Бывали у меня такие состояния, когда целый день аппарат таскал — и ничего не снял. Когда нет пейзажа, нет настроения, нет состояния — есть интересная фактура под ногами, что-то вроде натюрмортов, какие-то листики, лужа, ручеёк с лягушками. И я начинал искать вот такие фактуры. И когда делаешь книгу — эти фотографии всегда ложатся на своё место.
При съемке пейзажей у большинства фотографов чувствуется стереотип подхода. Все очень любят снимать закаты…
- … и солнечную погоду. В середине дня я, как правило, не снимал. Это плоское, с одной точки освещение. Чем хуже погода, тем интереснее снимать. Пейзаж — это моё отношение к тому, что мне нравится. Я не люблю пустых солнечных пейзажей, когда всё одинаково освещено, пёстрое, яркое, красивое — и всё одинаковое. А в плохой погоде всегда есть какое-то настроение, какие-то нюансы. При солнце тоже иногда можно извлекать замечательные красивые вещи, но солнце обезличивает пейзаж. Чем погода хуже, тем она мне интересней. В самую плохую погоду постоянно всё меняется, появляется что-то новое. И смены состояний погоды тоже интересны: происходят разные подвижки в облаках, в освещении, меняется общее состояние.
Часто путешественники попадают в интересное место на считанные часы. Есть маршрут, есть сроки, а нужного освещения нет...
Поэтому я всегда ездил один. Группе надо пройти маршрут, а мне как фотографу надо здесь посидеть ещё пару дней. Когда съёмка делается на ходу, когда много людей связано друг с другом, — могут быть только случайные картинки. Я сам ходил в сложные походы. Но я был влиятелен как участник похода и иногда просто ставил условие: здесь мы будем стоять 2-3 дня. Я плавал с вулканологами на крохотном судёнышке по всем Курильским островам, и мы останавливались там, где мне надо было снимать. На Курилах хорошей погоды не дождёшься, так же, как на Камчатке, и съёмки там было мало. Но я снял всё, что надо было вулканологам.
На Камчатке я бывал очень подолгу, там невозможно что-то снять за короткое время. Камчатка окружена с одной стороны Тихим океаном, с другой стороны Охотским морем. Температура воды — 4 градуса. Над этим холодильником всегда стоит толстенный слой облаков. И когда вся эта масса облаков начинает наезжать на Камчатку, то в двух шагах ничего не видно. На Камчатке можно просидеть месяц и ничего не снять, кроме своих резиновых сапог. Поэтому рассчитывать на то, что я приеду на Камчатку и сниму сразу большой материал, — просто несерьёзно.
- Можно определить идеальную точку съемки, или это только субъективное восприятие мира?
Безусловно, это субъективное восприятие. Но это еще и знание некоторых законов обращения с плоскостью. Фотография использует законы искусства, имеющего дело с плоскостью. Изображение должно не разрушать эту плоскость, а оформлять ее. Надо знать законы композиции, законы построения такого оформления плоскости. Картинка, повешенная на стену, не должна протыкать стену своей бесконечной перспективностью. При этом глубина может присутствовать. То есть какие-то предметы замыкают переднюю сторону этой глубины, что-то замыкает заднюю сторону — размытый лес или облака. Как в аквариуме между двумя стенками существует пространство. Это серьёзный вопрос искусствознания, о котором фотографы, как правило, не думают.
Художник создаёт нечто из ничего, художник может что-то взять из своей головы, из своей интеллигентности. А фотограф имеет дело с реально существующими предметами. Фотограф констатирует факт со своим собственным отношением. Это констатирование может превратиться в произведение искусства, если сделано с соответствующим отношением. В фотографии очень важно передать состояние момента. В серую погоду, допустим, какие-то туманные места, туманное небо, соответствующее освещение под ногами, соответствующее общее настроение. Если это настроение передано, то фотография, можно сказать, состоялась. А если этого состояния нет, то получается фальшивая картинка, которая к этому изображению отношения не имеет. Поэтому должен быть очень целостный подход к тому, что ты видишь, своё собственное отношение и возможность реализовать то, что ты чувствуешь. И об этом не надо забывать.
У каждого фотографа в жизни есть своя отправная точка, тот момент, когда поднимая камеру для очередного кадра, уже точно понимаешь, зачем это делаешь и какой результат желаешь получить. В пейзажной фотографии без этого состояния, без личного восприятия окружающего тебя мира, обойтись практически невозможно. Не составляет никакого труда научить человека нажимать на спусковую кнопку, выставлять правильные значения выдержки и диафрагмы, и даже обрабатывать и печатать полученные кадры. Но заставить видеть, чувствовать то, что снимаешь - невозможно. Каждый к этому приходит сам, или не приходит...
Фотографии Вадима Евгеньевича Гиппенрейтера, вернее его фотоальбомы "Мещёрская сторона" и "Гармония вечного", которые я впервые увидел ещё в середине 90-х, произвели на меня сильнейшее впечатление. Тогда и пришло понимание того, что пейзаж - это не только красивая картинка, закат или восход, горы, море или лес... Это в первую очередь состояние - состояние природы и состояние фотографа, пропустившего увиденное через себя. Именно его глазами мы видим всю красоту и многообразие окружающей нас действительности. Работы Гиппенрейтера и стали для меня той самой отправной точкой, полностью изменившей отношение к пейзажной съёмке...
За 20 лет я смог собрать практически все его фотокниги. Что-то подарили друзья, что-то смог найти в букинистических отделах. Даже с Украины пересылали. Но наиболее сильные воспоминания связаны конечно с личным общением. Весной 2004 года в "Фотоцентре" на Гоголевском проходила персональная выставка Вадима Евгеньевича - "Восхождение". Пропустить такое событие было невозможно...
К тому моменту я знал большинство его опубликованных работ практически до деталей. Но фотографии в большом формате трудно сравнить с альбомной печатью, можно лишь любоваться увиденным. Вопросов было много. Вадим Евгеньевич оказался прекрасным собеседником, внешне строгим, но с удивительным обаянием и фантастической энергетикой. Мы расспрашивали его и о старой деревянной камере с листовой плёнкой, с которой он так и не расстался, поменяв лишь оптику на более современную. Были вопросы и о технике съёмки.
(Кижи / фото В. Гиппенрейтера)
Спросил его и о мастер-классах по пейзажной фотографии, не планирует ли проводить. Он улыбнулся и, посмотрев своим удивительно пронзительным взглядом, ответил: - А чему я могу научить? Пользоваться фотокамерой сегодня может любой, всё это есть в интернете, да и камеры теперь совсем для ленивых - снимай не хочу... Учить композиции? Для этого есть музеи - там всё уже сотни раз написано, ходи - рассматривай, запоминай... А вот понять, почувствовать, что снимать нужно именно здесь и сейчас, видеть - этому не научишь, это или есть у фотографа, или нет..."
(В. Гиппенрейтер, "Фотоцентр", 2004 год)
Гиппенрейтер всю жизнь снимал камерой, сделанной в 1895 году. Причём сам доводил её до нужной кондиции — под современные кассеты и объективы. А уклон задней стенки камеры позволял играть с перспективой. Возможность смещения передней стенки вверх-вниз и в стороны — подвижки, которые исправляют перспективу, основа широкоформатной съемки — были в деревянных камерах с самого начала. Это были настоящие профессиональные фотоаппараты - говорил он, оставаясь верным своим камерам до наших дней...
(вулканологи на фоне извержения вулкана Толбачик 1975 год / фото В. Гиппенрейтера)
Было ещё много вопросов и ответов, но они почему-то совсем не отложились в памяти, а вот его работы на стенах "Фотоцентра" я помню до сих пор...
(Берег Белого моря / фото В. Гиппенрейтера)
Его архив насчитывает более 50000 фотографий, в основном сделанных на цветную форматную обращаемую пленку. В свои 87 он был всё так-же бодр и энергичен. Продолжал кататься на горных лыжах, с которыми не расставался всю жизнь...
(с друзьями по проекту foto.ru, 2004 год
)
Фотографий с автором практически нет, что и не удивительно. Фотограф всегда снимает сам, и очень редко когда кто-то снимает его. Но совершенно случайно нашёл в сети вот это фото с тайменем из видеофильма 1957 года "В горах Саянских" (сам фильм можно посмотреть )
(кадр из фильма В горах Саянских)
Я не буду пересказывать биографию Вадима Евгеньевича, всё это в достаточном объёме давно уже есть в сети . Приведу лишь несколько его замечательных слов, которые вспоминаю раз за разом, когда смотрю через видоискатель камеры на удивительные красоты окружающего нас мира...
- Снимаю то, что мне нравится. Надо нести собственное отношение и восприятие пейзажа. Пейзаж - прежде всего взаимосвязь твоего внутреннего состояния и состояния природы. Оно может быть интересным, а может безразличным...
(Ленские столбы / фото В. Гиппенрейтера)
- Бывали у меня такие состояния, когда целый день аппарат таскал — и ничего не снял. Когда нет пейзажа, нет настроения, нет состояния...
(фото В. Гиппенрейтера)
- Вот попробуйте посадить пять художников, чтоб они нарисовали портрет одного и того же человека. Получится пять разных портретов, и каждый из них — автопортрет самого художника. Его отношение, его решение. Так же и с фотографией...
(фото В. Гиппенрейтера)
- Художник создаёт нечто из ничего, художник может что-то взять из своей головы, из своей интеллигентности. А фотограф имеет дело с реально существующими предметами. Фотограф констатирует факт со своим собственным отношением. Это констатирование может превратиться в произведение искусства, если сделано с соответствующим отношением. В фотографии очень важно передать состояние момента. В серую погоду, допустим, какие-то туманные места, туманное небо, соответствующее освещение под ногами, соответствующее общее настроение. Если это настроение передано, то фотография, можно сказать, состоялась. А если этого состояния нет, то получается фальшивая картинка, которая к этому изображению отношения не имеет. Поэтому должен быть очень целостный подход к тому, что ты видишь, своё собственное отношение и возможность реализовать то, что ты чувствуешь. И об этом не надо забывать...
(фото В. Гиппенрейтера)
- Чтобы хорошо прочувствовать пейзаж, в нем надо какое-то время жить...
(фото В. Гиппенрейтера)
(фото В. Гиппенрейтера)
16 июля 2016 года на 99 году жизни Вадима Евгеньевича Гиппенрейтера не стало...
В 1934 году начал кататься на горных лыжах под руководством Густава Деберли (Австрия). Первый мастер спорта СССР по горным лыжам (1937). Первый чемпион СССР по слалому (1937). Чемпион СССР по слалому 1938 года. С 1937 по 1960 год - тренер по горным лыжам спортивных обществ «Вита» и «Зенит».
В 1948 году получил образование скульптора, закончив Московский художественный институт имени Сурикова. После института увлёкся фотографией. Занимался альпинизмом и горными лыжами. Был первым чемпионом СССР по скоростному спуску 1937 г. Также стал первым, кто спустился с Эльбруса на лыжах в 1939 году. В дальнейшем он трижды завоёвывал первенство Советского Союза по горным лыжам. Очень известны фотоальбомы Вадима Гиппенрейтера «С Камчатки». Он стал одним из немногих, кто снял Извержение Толбачика в 1975 году.
Двоюродный брат и бывший муж Юлии Борисовны Гиппенрейтер. Имеет троих детей (две дочери и сын), пять внуков, двух правнуков.
Указом Президента Российской Федерации Д. А. Медведева № 188 от 12 февраля 2012 года Вадим Евгеньевич Гиппенрейтер награждён орденом Почёта.
Работы и выставки
Автор 28 фотоальбомов по тематикам спорт, искусство, природа, в его архиве около 50 тыс. форматных слайдов. Золотая медаль Международной выставки «ИНТЕРПРЕССФОТО» (1966). Член Союза журналистов СССР, член Союза фотохудожников России.
Изданные фотоальбомы:
- Сказки русского леса. М., 1967.
- К вулканам Камчатки. М., 1970.
- Теберда - Домбай. М., 1970.
- Заонежье. Музей-заповедник под открытым небом. М., 1972.
- Командоры. М., 1972.
- Новгород. М., 1976.
- Вершины впереди. В горах Кабардино-Балкарии. М., 1978.
- Рождение вулкана. М., 1979.
- Мещерская сторона. М., 1981.
- Мелодии русского леса. М., 1983.
- Времена года. М., 1987.
- Средняя Азия. Архитектурные памятники IX-XIX вв. М., 1987.
- Гармония вечного. Древнее искусство Карелии. Петрозаводск, 1994. ISBN 5-88165-004-2.
97 лет. "Он снимает до сих деревянной камерой, сделанной в 1895 году, технически совершенствуя ее самостоятельно под современные объективы и фоточувствительные материалы."
Оригинал взят у nandzed в Легендарный русский фотограф
«...я ни разу не пользовался цифровой техникой. 70 лет назад её попросту не существовало, да и теперь предпочитаю аналоговую камеру любым современным изыскам. Почему? - спросите Вы. Это тема для отдельного разговора».
Вадим Гиппенрейтер
Извержение вулкана Толбачик, Камчатка, 1975 Вадим Гиппенрейтер
Вадим Гиппенрейтер родился в 22 апреля 1917 года в Москве. По его словам, с самого раннего детства он был предоставлен самому себе, гуляя и изучая всё вокруг. «Большую часть жизни прожил под открытым небом, в Москве - наездами. С ранних лет бродил и ночевал в лесу, в непогоду разводил костры, встречал рассветы у реки. Ожидая пробуждения рыб, гипнотизировал поплавок удочки, едва видный в предрассветном тумане», - рассказывает мастер. Фотографировать он начал еще в юности, ведь в каждой образованной семье были деревянные форматные фотоаппараты. Пользоваться всей техникой научился самостоятельно.
Вулкан Толбачик, Камчатка, 1975 Вадим Гиппенрейтер
Вадим Гиппенрейтер
«Родился и вырос на высоком берегу Москвы-реки. Первые детские воспоминания - лыжи. И только потом, как мне сейчас кается, я научился ходить», - вспоминает Вадим Гиппенрейтер. Юношеское увлечение выросло в серьезное занятие горнолыжным спортом, и в 1937 году он стал первым в СССР мастером спорта, в 1939 году первым в мире съехал с вершины Эльбруса. Он учился на биологическом факультете, однако, его отчислили из-за дворянских корней. Перевелся в медицинский университет, но узконаправленность обучения не понравилась, желание познавать мир во всех его проявлениях мешало учиться строго по правилам. Гиппенрейтер перевелся в художественный институт, окончив его в 1948 году. Рисовать портреты вождей, как требовало то время, он не умел и не хотел. Решение заниматься тренерской карьерой было естественным, и в последствии на 20 лет стала для Вадима Гиппенрейтера основной профессией. Однако, именно любовь к фотографии была истинной внутренней составляющей его жизни, которой он посвящал все возможное время.
Вулкана Толбачик, Камчатка, 1975 Вадим Гиппенрейтер
Вадим Гиппенрейтер
Вадим Гиппенрейтер
«Стремлюсь в места, куда нельзя проехать на машине. Привезенный фотографический материал - лишь инструмент, которым нужно владеть, чтобы получить этот результат». Вадим Гиппенрейтер никогда не ездил просто так, всегда была четкие собственные цели и задачи. Место следующей фотоэкспедиции всегда выбралось с расчетом на работу. И всегда все было на себе: рюкзак с палаткой, аппаратура, топор, спальный мешок. Он всегда ездил один, чтобы быть наедине с тем местом, которое хотел запечатлеть.
Вадим Гиппенрейтер
Вадим Гиппенрейтер
Вадим Гиппенрейтер
Все фотографии мастера - это слайды среднего и большого формата. Он снимает до сих деревянной камерой, сделанной в 1895 году, технически совершенствуя ее самостоятельно под современные объективы и фоточувствительные материалы. Старый деревянный корпус оснащен самой современной оптикой и пленкой. На официальном сайте мастера представлена коллекция его работ.
Вадим Гиппенрейтер
«Собираю «свою» заповедную Россию: нетронутую природу, памятники архитектуры XII-XVIII веков, органично вписанные в окружающий ландшафт. Вершина русского искусства - древние иконы и фрески. То, что один человек может сделать за свою жизнь - лишь фрагмент картины. Хорошо, если такая мозаика когда-нибудь сложится», - Вадим Гиппенрейтер.
Вадим Гиппенрейтер
