Мало кому удается сдать житейские экзамены на “отлично”.
У каждого свой вариант, не списать, не вслушаться в подсказку, не заглянуть
через плечо к соседу. И самое главное – не переписать с черновика набело.

В натопленной горнице в два окошка с белыми крахмальными занавесками, с маленьким столом под чистой клеенкой, с пестрыми половиками от порога к кровати, спит девочка. Вернее уже не спит, а жмурится, заслышав бабушкины шаги.

– Вставай, Катюша, вставай, моя хорошая.

Катюша поглядывает одним глазом, а та подходит к окошку и ахает на всю горницу:

– Снегири! Снегири прилетели! Да какие важные сидят. И создал Бог красоту такую…

Катя шлеп-шлеп босыми ногами к окошку. Нет снегирей.

– Ну, бабушка…. – обиженно надула губы.

Бабушка смеется:

– А как тебя еще поднять? Да прилетят они, прилетят, никуда не денутся.

И впрямь – аккурат к Катиному чаю уселись на голых ветках, горят фонариками.

– Сказала же, никуда не денутся, – бабушка любуется снегирями. Хлопает дверь, соседский Павлик в нахлобученной шапке вваливается в дом вместе с морозным паром.

– Почто не одетая? Ждать не буду.

– Пошто! Сначала поздоровайся!

Павлик не обращает на Катины придирки. Он родился здесь, в Матренино, и никуда от сюда не уезжал. А Катя городская, родителей на четыре года послали в командировку, а Катю привезли к бабушке. С бабушкой они ладят, посылки присылают с Кипра, бабушка ворчит: зачем девочке столько одежды, нехорошо это, перед другими выставляться. А хочется надеть обновку. Пожалуй, это у них единственный конфликт. А в остальном не разлей вода. Время летит быстрее, чем хотелось бы. И вот уже Кате шестнадцать лет. Снегири уселись на ветке, радуются: с днем рождения тебя, Катя!
А Катя ждет поздравления, не от родителей, от Миши Марьина, студента. Летом приезжал в соседнее село Агапово, познакомились на дискотеке. Миша высокий, черноглазый и говорит грамотно, не то, что Павлик. Но главное – сам сочиняет песни и поет под гитару. Поет и смотрит на Катю. Пришло ее счастливое время. Конечно, начались разборки с бабушкой. Подсядет перед сном на кровать:
– Катюша, милая, покажи своего ухажера, что ты его прячешь?

– Что на него смотреть, человек как человек, с Пашкой не сравнить. И вообще я спать хочу.
Девочки из класса, сложились и подарили Кате хрустальную вазу. Павлик пришел, еще два паренька. Попрыгали под магнитофон, объелись бабушкиными пирогами. А Катя все прислушивается, не почтальон ли? Смотрит на дверь. Вот на крыльце отряхивают снег, стучат, входят. Миша?! Куртка запорошена снегом, в потертом чехле гитара, глаза смеются, розы укутаны в несколько слоев газет, развернул, протягивает Кате… Роскошные, бледно-розовые, они совсем не померзли, мгновенно впитали в себя деревенское тепло, горница расцвела. А уж как расцвела Катя!

– Здесь живет самая красивая девочка на свете? Я принес ей цветы и новую песню…

Гости сконфузились. Эти розы в простеньком доме с половиками и затертой до белесых пятен клеенкой, эти слова будто из какого-то романа, все это смутило их, и они стали собираться.

– Нет! – Катя поставила цветы в вазу, принялась смущенно убирать тарелки, метнулась к полке с чистой посудой, умоляюще посмотрела на бабушку, выручай…

– Гость с дороги, надо его накормить сначала, вот холодец, пирожки. А песни потом будете петь успеете.

Миша настроил гитару, запел без стеснения, Катя опустила глаза, гости тоже. Ушли погулять, а бабушка, собирая посуду, пыталась понять, почему неспокойно на душе. Миша был каким-то чужим, ненастоящим, словно залетел в их прихваченное морозцем Матренино по ошибке. Это так заметно, но Катя!.. Холодец, почти не ели, весь раскис, а розочка-то прямо в тарелку склонилась, видать, прибило морозом. Разве она послушает, все сами грамотные, сами все понимают…

Катя пришла под утро. Юркнула под одеяло, спала до полудня. Возбужденно рассказывала:

– До утра гуляли. Сначала в Агапово, Миша не сказал своим, что приехал, сразу ко мне, из Агапово опять к нам.

– А ребята?

– По домам разошлись. Замерзли… – Катя отвела глаза.

Она бесцельно бродила по дому, ждала писем. Прошел месяц, второй, третий… Нервничала, срывалась на бабушку. От еды тошнило. Отравилась, что ли? Несколько раз ходила звонить на почту. Бабушка на заводила разговор о Мише все как Божий день было ясно. Катя притихла, испуганно затаилась, плакала по ночам. И бабушка плакала. Но плачь не плачь, а разве уйдешь от разговора.

– Катя, деточка моя, не терзай себя. Раз уж случилось, ничего не поправишь.

– Бабушка, – Катя подняла заплаканные глаза, – я ему звонила два раза, а писем написала знаешь сколько… Он говорит, ему творчеством надо заниматься…

– Я ему покажу творчество! Соблазнил девчонку, а теперь творчество. Вот поеду в институт, расскажу про его творчество!

– Только попробуй, – Катя так посмотрела на бабушку, что Варвара Семеновна испугалась. Чего надумала Катя? Ой, беда, и родители далеко.

Желая, видимо, облегчить душу, бабушка написала в редакцию. Бывает такое горе, что с чужими о нем легче говорить, чем с близкими. Просила совета: сообщать родителям или нет, как быть, если Катя не разрешает. Чужая жизнь, разве я имею право советовать? Долго думала, потом собралась все-таки купила красивую открытку, написала, что Катя, имея такую бабушку, одолеет все жизненные невзгоды, и пожелала ей счастливого материнства. Уже когда отправляла, заметила, что на открытке с зимним пейзажем – снегири. А вскоре получила от бабушки второе письмо…

Катя тянулась к бабушке, умоляла хранить тайну, бабушка всячески поддерживала внучку, попавшую в такую нежданную беду. Потихонечку внушила Кате, что женщины рожали и раньше шестнадцати, конечно, ей, Кате, учиться надо, но бабушка пока на собственных ногах вынянчит, родители помогут, вот наберемся духу, напишем им, они все поймут. Родишь здесь, потом уедешь в Москву, никто ничего и не узнает… они даже имя придумали, если мальчик – Дениска, если девочка – Настенька. Надо съездить на консультацию в город, там хорошие врачи, посмотрят Катю, подскажут, что и как.

Полдень. Варвара Семеновна сидит у раскрасневшейся печки и вяжет крошечные носочки Катиному первенцу. Уже отболело. Начался отсчет новой жизни. Ничего, не мы первые, вырастим…
Полдень Катя сидит в очереди к врачу. Чтобы меньше тошнило, разворачивает карамельку. Если спросят, кто отец, скажу: из армии вернется, распишемся…

Женщина в белом крахмальном колпачке, прихваченном блестящей заколкой, мила и обаятельна. У нее черные глаза, нос с горбинкой, мягкий вкрадчивый голос:

– Деточка, на какое число писать направление?

– Направление? – еще столько времени впереди, она еще не знает число…

– Любишь кататься, люби и саночки возить – на аборт, конечно…

– Нет! – Катя испугалась этого слова как нецензурного. – Мы с бабушкой решили…

– Хочешь, расскажу, чем кончаются ваши с бабушкой фантазии? Тебе надо доучиться, вряд ли это получится, если родишь. Во-вторых, мать-одиночка это как штамп в паспорте, вряд ли ты с ребенком устроишь свою жизнь, сейчас и без детей мыкаются. В-третьих…

– Катя с ужасом слушала врача. Да, да, все так, все правильно, они с бабушкой не подумали, сколько предстоит разных унижений, как она, например, с коляской выйдет на улицу, все знали про них с Мишей, теперь узнают, что он ее бросил. А мама, отец?…

– Да, да – тихо сказала Катя.

Вот и хорошо. И откладывать не надо. Денег у тебя хватит? Вот и чудненько… – врач повела Катю узким коридором. Там маленький злой мужчина прикрикнул на нее, когда она заплакала от испуга. Он, наверное, торопился, то и дело поглядывал на часы. Кате сделали укол. Она видела страшный сон: вытянутые фигуры без глаз надвигались на нее, как солдаты, строем, ноги приросли, она хотела бежать и не могла. Кричала…

– Не кричи, все уже… Небось, не кричала, когда с парнем забавлялась, а теперь чего орешь? – Катя увидела над собой толстое одутловатое лицо пожилой санитарки. Началась истерика, Катя рыдала, царапала ногтями простыню, задыхалась. Санитарка накапала ей чего-то приторного. К вечеру отпустили домой, сказали, что все прошло без осложнений. Она зашла в больничный туалет и посмотрела на себя в зеркало. Измученное, бледное лицо. Это я, сказала себе Катя, это я уже одна… Пустота ощущалась так явно, что она испугалась. Она была одна без Него, без того маленького комочка, которому не суждено стать Дениской или Настенькой. Он – был, подавал ей сигналы, ее и тошнило потому, что ему было плохо. Теперь не тошнит. И аппетит есть. На вокзале, у пригородных касс купила гамбургер, запила холодным апельсиновым соком.

Обмела на крылечке снег с обуви.

– Что с тобой, Катенька? Уж не беда ли…

Беда. Да еще какая. Катя до этой минуты не понимала до конца свою беду. Но когда бабушка заголосила, запричитала, Катя кинулась к ней и стала успокаивать словами той врачихи в белоснежном колпачке: ведь ей учиться надо, жизнь устраивать…

– Кто тебе наговорил такое, кто?

– Врач. В больнице.

А потом Катя болела, долго не ходила в школу, бабушка заваривала шиповник, носила с другого конца деревни парное молоко. Решили не писать родителям, раз так вышло, все равно ничего не изменишь. Как-то утром Катя проснулась и долго смотрела в окно.

– Куда пропали снегири, бабушка? Давно нет, а раньше каждое утро прилетали.

Накрахмаленная занавеска, голая яблоневая ветка на унылом ветру. Взрослая девочка ждет ответа.

__________________________

Н.Сухинина. Куда пропали снегири? Яхрома, 2006.

Куда весной улетают снегири? October 5th, 2014

Снеги́рь, обыкновенный снегирь (лат. Pyrrhula pyrrhula) – широко известный представитель рода Pyrrhula. Благодаря своей характерной окраске эта птица легко узнаваема. Чаще всего снегирей можно увидеть в городе зимой – они любят лакомиться ягодами рябины. Но возникает закономерный вопрос – где же снегири проводят лето? Куда улетают? В какие такие теплые края?

Давайте узнаем про это подробнее …

Ареал этой небольшой птички весьма обширен. Обитает снегирь в Европе, передней и восточной Азии, Сибири, Японии. Может жить как в высокогорных, так и в низинных лесах, избегая лишь безлесных участков. В России птица живет в лесных и лесостепных зонах, где можно встретить хвойные деревья в больших количествах. Больше всего нравятся снегирям ельники в долинах рек.Снегирь – небольшая птица, размером с воробья, хотя зрительно и кажется крупнее. Самцы имеют характерную расцветку, по которой их легко отличить от других птиц. Щеки, шея, живот и бока у него яркого красного цвета. Интенсивность окраски может варьировать в зависимости от видовой принадлежности снегиря и его индивидуальных особенностей.

Спина и плечи у птицы серые, а на голове имеется черная «шапочка».Самка снегиря выглядит гораздо скромнее. Шея, щеки, живот и бока у нее серо-коричневого цвета. Плечи и зашеек – серые, а спина буро-коричневая. Голова сверху, вокруг глаз и клюва, так же, как и у самцов, черного цвета.Наверняка вы видели снегирей в городе зимой, однако их нигде не видно летом.

Тем не менее, из средней полосы России снегири обычно не улетают. Снегири относятся к оседлым птицам . То есть, они придерживаются своей небольшой территории и никуда не улетают. А видим мы зимой их возле своих домов иногда потому, что если снежные и морозные зимы, то как и другим птицам, снегирям нечего есть, потому они в поисках пищи летят к нам, и то не надолго. Сам всего лишь пару раз видал, живя в лесостепной зоне Украины.

Летом они живут в хвойных лесах, питаясь почками деревьев, ягодами, плодами, семенами. Ведут себя пернатые тихо и незаметно, прячась в кронах деревьев, поэтому обнаружить их весьма непросто. Зимой же найти пропитание становится значительно труднее, поэтому снегири и отправляются в город.Птицы, живущие в северных широтах, на зиму улетают в теплые края, порой совершая перелеты на огромные расстояния.

Встретить зимующих снегирей можно в Средиземноморских странах, а также на севере Африки и даже Аляске. Пернатые возвращаются к привычным местам гнездования приблизительно в конце марта – начале апреля, и самка практически сразу же начинает мастерить гнездо.

Кстати, летом снегирей можно встретить на Кавказе, где гнездится более мелкий кавказский подвид. Уссурийский снегирь встречается на юге Дальнего Востока и Сахалине, серый снегирь – на южной окраине Восточной и Средней Сибири. Но от обычных снегирей все эти подвиды отличаются менее яркой окраской. Далекие родственники обычному снегирю – гнездящийся на Алтае монгольский снегирь и длиннохвостый снегирь (урагус) , живущий в Южной Сибири.

Сборник очерков и рассказов, основная тема которых - нравственный выбор. Между любовью и ненавистью, между памятью и забвением, между добром и злом, между жизнью с Богом и - без Него... Герои рассказов Н. Е. Сухининой - люди, встреченные ею во время многочисленных творческих командировок в самых разных уголках России.

Наталья Сухинина

КУДА ПРОПАЛИ СНЕГИРИ?

Вместо предисловия

В предисловии профессора Михаила Михайловича Дуна­ева к недавно вышедшему сборнику рассказов и очерков На­талии Евгеньевны Сухининой «Где живут счастливые?» (Троицкий собор, г.Яхрома, 2006 г.) читаем: «Сухинина учит Православию. Не догматике, разумеется, и не цер­ковным канонам - для того есть специальные книги. Она учит православному постижению жизни на простых жи­тейских примерах. А это-то читателю просто необходи­мо...». Это лаконичное - чёткое и краткое - выражение сути содержания сборника в полной мере может быть от­несено и к данной книге. Да сие и понятно, ибо один и тот же автор, подобные сюжетные и стилистические особен­ности.

Святое Православие - не просто доктрина (хотя и ей отводится место), которую можно было бы легко свести к определённым понятиям и ограничить системой. Пра­вославие - это духовная жизнь, духовный путь, жизнь по заповедям Божиим, поклонение Богу Духом и Истиной; познаётся оно в подвиге - на опыте, как и вкус пищи поз­наётся вкушением, а не исследованиями её. Как бы мы ни старались красиво и мудро построить схему Правосла­вия - врачевать мир, преображать его, наполнять добром и отрадой, будет не схема, а образ верным.

Непреходящая ценность свидетельств Наталии Ев­геньевны в том, что она с глубокой верой в Промысл Божий и бережным отношением к человеку подмечает то, что для многих не является чем-то значительным, да и просто не замечаемым в их постоянной житейской суете, в приземлённости, она проникновенно, художест­венно, необыкновенно тепло, как-то по-родному описывает то, что видела, о чём слышала, с чем сопри­коснулась. Рассказы Наталии Сухининой - это не отвлечённые трактаты, высушивающие мысль или пре­тендующие на некую учёность, а раскрытие того, что нас окружает, волнует, беспокоит, что рядом с нами, а может быть - и в нас самих.

Перед мысленным взором читателя встают многие и разнообразные судьбы людей с их горестями и радостями, с их бедами и счастьем, с их покоем и терзающим душу страданием... Но автор вовсе не стремится найти во что бы то ни стало виновных или возложить на них и без того тяжёлую ношу, а наоборот - он исполнен самого доброго желания помочь им встать, терпеливо разделить с ними бремя и указать на то, что единственно верный и спаси­тельный путь - в Святом Православии, там, где даются силы для борьбы и победы над тщеславием, гордостью, са­мопревозношением; там, где есть постоянная Небесная Помощь, где Сама Божия Матерь...- Она хранит «от от­чаянья материнские сердца, всегда посылая им надежду»; Она простирает Свой Небесный Омофор над святыми обителями, благословляет наши города и веси «синевой чистого неба...» (См.: «Спасительница утопающих» и др.). - И невольно вспоминается здесь призыв, обращен­ный ко всем нам, великого русского Пастыря святого пра­ведного Иоанна Кронштадтского (+1908): «Славь Рос­сия, славь каждый верный сын Церкви Небесную Заступни­цу свою, Матерь Божию, за матерние непрерывные милос­ти Её к России и к тебе. Только Её ходатайством Россия доселе цела, могущественна, славна. Можно сказать сме­ло, что если бы Россия всегда строго держалась благочес­тия, если бы русские все были крепко преданы вере своей и Церкви Православной, её величие и благоденствие возрас­тали бы из года в год, и мира её не было бы предела... Чего нам бояться бы тогда, имея Такую Заступницу, Которой любовь и могущество не имеют предела?!»

Воспроизведение житий Святых, как, впрочем, и другие описания, подаются настолько живо, жизненно, что не­вольно перестаёшь замечать окружающую тебя обстанов­ку, забываешь сегодняшний день и переносишься в чарую­щий мир рассказчика. - Вместе с преподобным Герасимом Иорданским живёшь в знойной пустыне, прикасаешься к ране тихонько стонущего льва и более того, вместе с «царём зверей» не идёшь, а бежишь на могилочку Препо­добного… («Любовью зверя укротив»). С преподобной Марией (назвавшейся Марином) исполняешься желанием послушно выполнять самые тяжёлые работы и усердно молиться «в сем лукавом и лицемерном веке» («Марин по имени Мария»). В общении с преподобным Симеоном Верхотурским уходишь «подальше от мирских треволнений, подальше, подальше...» («Симеоном его зовите»). Или с матерью-подвижницей разделяешь тяжёлую ношу детс­кой беды («Две жизни Евгении Ревковой»). Потрясающ своей жизненной правдой и вывод к этому рассказу: «Ду­мать о себе, конечно же, надо, но при условии, если больше не о ком думать».

Глубоко назидательно повествование о жертвенном подвиге дорогой всем нам святой Обители преподобного Сергия Радонежского в Смутное время - и не только. Словно набатом звучат мужественные слова смиренней­шего архимандрита Дионисия: «Братия!.. .Всё отдать на­до, а уж сами как-нибудь...Чтобы избавить Русь от зах­ватчиков, надлежит народу нашему собраться вместе. По отдельности не победить. А победить надо...» - И поле­тели из монастыря воззвания во все уголки родной земли... («Сергиев послушник»).

Рассказчица так же ведёт речь и о людях обыкновен­ных - таких, с которыми мы встречаемся

Среда обитания

Куда исчезли снегири?

«ПоЧему не видно снегирей? - беспокоятся читатели. И тут же предполагают: - Наверное, климат поменялся». Глобальное потепление у всех на слуху. Но год на год не приходится.

Мы сетуем на теплую зиму, а в США замерз один из трех водопадов, которые формируют комплекс Ниагара. Последний раз такое было в 1911 году. Два года назад ученые отметили, что антарктический ледник Пайн Айленд стал медленнее таять, а в прошлом году зафиксировали расширение ледового покрова и увеличение толщины льда в Арктике. Это заставляет вспомнить прогнозы заведующего сектором космических исследований Солнца Главной (Пулковской) обсерватории РАН Хабибулло Абдусаматова о начале очередного похолодания. Его темпы, по расчетам ученого, будут усиливаться с каждым годом, а температурный минимум на Земле наступит примерно в 2040-2050 годах. Будут замерзать Темза и Сена, климатическое лето составит 2-3 месяца, а не 5-7, как обычно.

Но вернемся к снегирям. За комментариями мы обратились к местным орнитологам. Галина Михайловна Скворцова многие годы наблюдает за птицами в городе:

Снегири и раньше бывали у нас не каждый год. Птица это таежная, частично мигрирующая. Даже в северной части области гнезда вьет не очень охотно. Ее прилет в город зависит от того, насколько она обеспечена кормом.

Много ли южных птиц меняют местожительство, переселяясь на север?

Изменение ареала (то есть пространства, на котором встречается тот или иной вид) распространения птиц зависит от многих факторов. Связывать его только с климатом нельзя. Так, из леса в город перебралась синица. Лет десять назад появились у нас первые вяхири, теперь их довольно много. А вот еще интересное наблюдение:

2 апреля прошлого года в Сумы прилетели мухоловки-белошейки, хотя еще лежал снег. Они ловили мух, отогревающихся у теплых стен дома. В климате ли дело?

Замдиректора по научной работе Гетманского национального природного заповедника, кандидат биологических наук Николай Петрович Кныш начал с философского замечания:

В природе ничего не остается постоянным. Не нужно это связывать только с изменением климата. Все течет, все изменяется. Меняется распространение птиц и млекопитающих. В одних случаях ареал сокращается, разрывается, в других - расширяется. За последние десятилетия горихвостка-чернушка из Средиземноморья дошла до Волги и Урала. У нас она начала появляться в 50-е годы, сейчас ее уже много. А желтоголовая трясогузка распространилась по всей Украине с востока.

А есть такие, которые приходят с севера?

Есть и такие. Например, дрозд белоголовый. В иные годы он гнездится даже в Харьковской области, а затем снова отступает на север.

Значит, с изменением климата это связывать нельзя?

Живые существа реагируют и на изменение количества осадков, и на температуру... Хотя летом, в гнездовой период, разница температур не столь уж и велика. Происходят какие-то внутрипопуляционные процессы, связанные с колебаниями численности вида в пределах ареала. Это сложные процессы. Списывать все на изменение климата неправильно.

Итак, кажется, наши выводы об исчезновении снегирей в связи с глобальным потеплением оказались поспешными. Но зато есть повод вспомнить о красивой птице. Снегири относятся к отряду воробьиных, чуть крупнее и «коренастее» наших обычных воробьев. С красноватой грудкой - самцы, у самочки грудка буровато-серая. Скромный наряд позволяет ей быть незаметной при высиживании птенцов. Зато в семье у снегирей матриархат. И хотя зимой снегири держатся стайками и птицы они в общем флегматичные, ссоры у них нередки. Зачинщиками выступают снегарки. Впрочем, до драк у них редко доходит - ограничиваются раскрытым клювом и скрипучим шипеньем. Едят снегири главным образом всевозможные семена. Насекомыми подкармливают лишь птенцов. Любят семена ясеня, граба, остролистого клена, ольхи, березы, липы. Лакомятся ягодами, вылущивая из них семечки. Для этого они обзавелись крепким клювом.

Снегири легко привыкают к неволе, могут даже гнездиться - если им создать условия с помощью еловой ветки. Поют оба: и снегирь и снегарка, правда, не очень хорошо. Зато с ними можно разучить какую-нибудь песенку. Так что, если снегирь птица и не очень полезная в смысле уничтожения вредителей и распространения семян, - зато это птица-праздник.

Виталий Сергеев

P.S. Говорят, в Сумах расцвели подснежники. Уж не в глобальном ли потеплении дело?

Комментарии:

Оставить отзыв

В натопленной горнице в два окошка с белыми крахмальными занавесками, с маленьким столом под чистенькой клеёнкой, с пёстрыми половиками от порога к кровати, спит девочка. Вернее даже уже не спит, а хитро хмурится, лишь только заслышит бабушкины шаги.

Два раза хитрость удавалась. Бабушка подходила, глядела на спящую внучку.

Жалко будить — уходила. А в третий раз...

— Вставай, Катюша, вставай, моя хорошая. В школу-то пойдёшь сегодня, или, зайдёт Павлик, сказать пусть без тебя идёт?

Катюша жмурится, но уже одним глазом. Ей очень надо посмотреть, как улыбается бабушка. Вставать не хочется, под тёплым одеялом куда как хорошо. Ещё минуточку... А бабушка подходит к окошку, поднимает край занавески и ахает:

— Снегири! Снегири прилетели! Да какие важные сидят, да какие солидные, вот ведь красота, и создал Бог красоту такую...

Катя стремительно соскакивает с кровати. Шлёп-шлёп босыми ногами к окошку. Снегири! Нет снегирей.

— Ну, бабушка, опять ты пошутила... — обиженно надула губы Катюша.

— А как тебя ещё поднять? — смеётся бабушка. — Да прилетят твои снегири, прилетят, никуда не денутся.

Катя собирается в школу. Она уже совсем не хочет спать, весело снует по горнице и на бабушку не сердится. Это она всегда так — чтобы Катя встала. Но очень часто снегири действительно сидят на яблоневой ветке перед окном. Тогда Катя прижимается носом к стеклу и шепчет тихонько: «Бабушка, их пять, нет, шесть... Бабушка, красота-то какая».

Сегодня они появились аккурат к Катиному чаю. Бабушка налила ей в большую кружку чаю с молоком, отрезала большой кусок пирога. И вот они — снегири. Уселись на голых ветках, горят фонариками.

— Сказала же, никуда не денутся, — бабушка сама любуется снегирями.

Но хлопает дверь, сосед Павлик в нахлобученной на глаза шапке вваливается в дом, краснощёкий от утреннего морозца.

— Почто не одетая? Ждать не буду. Смеётся Катя:

— Пошто! Кто так говорит — пошто! А ещё четверка по русскому. Надо говорить — почему. А сначала поздороваться: здравствуйте, Варвара Семёновна, здравствуй, внучка её Катя!

Павлик молчит. Он всегда так — с Катей не спорит, но и не обращает внимания на её вечные придирки. Павлик деревенский, он и родился здесь, в Матрёнино, и никуда отсюда не уезжал. А Катя городская, она с родителями живёт в Москве, но родителей на четыре года послали в командировку на Кипр. Катю привезли к бабушке, в Вологодскую область. Кате здесь нравится, с бабушкой они ладят, в школе проблем особых нет, живут себе и живут, родители деньги присылают, посылки. Бабушка немного на родителей ворчит: зачем девочке столько одежды, свитер не свитер, куртка не куртка, нехорошо перед другими-то выставляться, другие ведь не могут. Права бабушка, Катя сколько раз уже ловила на себе завистливые взгляды подружек. Но очень уж хочется надеть обновку.

— Бабушка, вырасту же, мала будет!

Бабушка вздыхает. Пожалуй, это единственный конфликт с внучкой. А в остальном, не разлей вода. И посмеются, и погорюют, и посекретничают. А время, оно летит быстрее, чем хотелось бы. И вот уже Кате шестнадцать лет.

— Вставай, внучка, снегири-то сидят на ветке, ждут, хотят тебя с днём рождения поздравить.

Катя опрометью бросается к окну. Загадала: если правда — снегири, получит она сегодня поздравление, которого очень ждёт. Не от родителей, они уже поздравили Катю. Особое поздравление ждёт от Миши Марьина, студента института культуры. Летом он приезжал к родственникам в соседнее село Агапово, они познакомились на дискотеке. Миша высокий и черноглазый, не то что Павлик, белобрысый и с веснушками. И говорит грамотно. Но главное совсем не это. Главное, Миша — гитарист. Он сам сочиняет песни и поёт, голос у него — заслушаешься. Миша сразу выделил Катю из деревенских девочек, и когда девчонки уговаривали его спеть, он пел и смотрел на Катю.

Катя светилась. Миша не скрывал своего к ней расположения. Пришло Катино счастливое время. Она перетряхивала свои «кипрские» наряды, то распускала волосы, то собирала их в замысловатый пучок и очень поздно приходила. Конечно, пошли разборки с бабушкой. Та по-прежнему подсаживалась к ней перед сном на кровать:

— Катюша, милая, покажи мне своего ухажёра. Пригласи его к нам, что ты его прячешь?

— Что на него смотреть, — отмахивалась Катя, — человек как человек, образованный, воспитанный, с Пашкой не сравнить. И вообще я спать хочу.

Бабушка обижалась. А сегодня — снегири! День рождения! Катя загадала... Собрались девчонки из класса, Павлик пришёл, ещё два паренька. Сложились и подарили Кате хрустальную вазу. Посидели, попрыгали под магнитофон, объелись бабушкиными пирогами. А Катя всё прислушивалась к шагам, не почтальон ли, не с телеграммой от Миши? И вечер уже... Шаги. Катя смотрит на дверь. Вот на ступеньках терраски отряхивают снег, вот стучат, вот входят. Миша?! Воротник куртки запорошен снегом, в кожаном потёртом чехле гитара, смеющиеся глаза, розы. Он укутал их в несколько слоев газет, а когда достал и протянул Кате... Роскошные, бледно-розовые, они совсем не помёрзли, они мгновенно впитали в себя деревенское тепло, изысканные бутоны расслабились, горница расцвела от них райским садом. А как расцвела Катя! Она стояла с розами в руках, тоненькая, в короткой пышной юбочке, с волосами, струящимися по плечам, с глазами, из которых выплёскивалось счастье.

— Здесь живёт самая красивая девочка на свете? Я принёс ей цветы, новую песню и своё сердце...

Гости после Мишиных слов поникли. Его изысканность, эти розы, такие нелепые в простеньком доме с домоткаными половиками по полу и клетчатой, затёртой до белесых пятен клеёнкой на столе. Эти слова, будто не вольные из сердца, а из какого-то средневекового романа, всё это сконфузило их и они стали собираться.

— Нет! — Катя метнулась к гостям. — Не уходите, прошу вас, мы сейчас будем петь под гитару. Да, Миша, ты сыграешь нам?

Она поставила цветы в вазу, подаренную одноклассниками. Принялась смущённо убирать со стола грязные тарелки, куски пирога, метнулась к полке с чистой посудой, потом умоляющим взглядом посмотрела на бабушку: выручай...

— Никуда никто не пойдёт. Надо гостя накормить сначала, гость с дороги. Вот холодец, вот пирожки, салатик. А песни потом будете петь, успеете.

Поели. Миша стал настраивать гитару, запел, без стеснения устремив взор на Катю. Она смущённо опустила глаза, гости тоже. Решили погулять. Ушли, а бабушка, собирая посуду, всё пыталась понять, почему же так неспокойно у неё на душе. Миша не то что не понравился ей, он был каким-то чужим, почти инопланетянином, залетевшим в их прихваченное морозцем Матрёнино по случаю, по ошибке. В нём была какая-то натянутая деликатность, что-то ненастоящее, придуманное. Это так заметно, но Катя! Миша для неё свет в окошке, особенно теперь, когда он ради неё приехал в такую даль, да ещё эти розы, да ещё эти песни. Неспокойно на душе у Варвары Семёновны. Холодец наварила. Его особенно и не ели, раскис в глубокой тарелке. Одна розочка-то Мишина прямо в холодец склонилась, видать, прибило её морозом. Неспокойно на сердце. А как сказать? Разве послушает... Кто из них сейчас слушает, сами грамотные, сами всё знают. Родители далеко, им и забот мало, а она-то рядом. Не дай Бог, беда какая, как оправдается, как будет им в глаза смотреть.

Катя пришла под утро. Тихонько юркнула под одеяло, спала долго, до полудня. А встала, была весела, возбуждённо рассказывала:

— Мы, бабушка, до утра гуляли. Сначала пошли в Агапово, Миша сказал своим, что приехал, а то ведь он сразу ко мне, не предупредил, из Агапова опять к нам, так всю ночь и ходили.

— А ребята?

— А ребята домой ушли, замёрзли... — Катя отвела глаза.

Она бесцельно бродила по дому. Поменяла воду в розах, долго смотрела в окошко.

— Бабушка, а снегири утром прилетали?

— Прилетали...

Она скучала. Миша приезжал всего на один день, поздравить Катю. Потянулись такие обычные, такие долгие зимние будни. Катя ждала писем, нервничала, срывалась на бабушку. Писем не было, несколько раз она ходила звонить на почту, но скорее всего не дозвонилась. Она сторонилась Варвары Семёновны, совсем не разговаривала с ней, злилась. Бабушка и не заводила разговор о Мише, как Божий день было ясно — Катя не хочет этого разговора.

И вот первая весточка от злой, надвигающейся беды. Катю затошнило. Сначала она в недоумении рассуждала вслух, чем это она могла отравиться. Потом вдруг притихла, испуганно затаилась, стала плакать по ночам. И бабушка стала плакать. И тоже втихомолку. Но плачь, не плачь, а разве уйдёшь от разговора?

— Катя, деточка моя, не терзай себя. Раз уж случилось это, ничего не поправишь. Напиши письмо Мише, сообщи ему, вас распишут, когда такое бывает — расписывают.

— Бабушка, — Катя подняла на неё заплаканные глаза, — бабушка, я ему звонила два раза, а писем написала, знаешь сколько... Он не хочет разговаривать, он меня... разлюбил. Говорит, ему творчеством надо заниматься, а тут я со своими проблемами.

— Я ему покажу творчество! Соблазнил девочку, душу чистую, доверчивую, а теперь творчество. Вот поеду в институт к нему, расскажу про его творчество!

— Только попробуй, — Катя смотрела на бабушку жёстким взглядом. — Только попробуй, пожалеешь...

Варвара Семёновна испугалась. Что надумала Катя? Ой, беда, и родители далеко. Но бабушка, желая, видимо, облегчить свою душу, написала письмо мне в редакцию. Большое, подробное, обстоятельное. Она просила совета, спрашивала, может быть, не надо сообщать родителям, а может быть, наоборот, сообщить им сразу всё. Но Катя не разрешает, а как она, бабушка, пойдёт против неё, тем более сейчас, когда девочке и так несладко.

Долго я на письмо не отвечала, потому что разве имею право советовать? Чужая жизнь, чужая душа, которая, как известно, потёмки. А потом собралась всё-таки, купила красивую открыточку, написала, что желаю бабушке и внучке мира сердечного, без которого нам в нашей жизни никак не обойтись. Уже когда отправляла, заметила, что на выбранной мною открытке с деревенским зимним пейзажем — снегири. Вот ведь кстати! Я написала, что Катя, имея такую бабушку, одолеет все жизненные коллизии, и пожелала ей счастливого материнства. А вскоре получила от бабушки второе письмо... Вновь они оказались рядышком. Катя тянулась к бабушке, хранящей их тайну, бабушка всячески поддерживала внучку, попавшую в такую нежданную беду. Потихонечку она внушила Кате, что женщины рожали и раньше шестнадцати и надо обязательно ребёнка оставить. Ей, Кате, конечно, учиться надо, но бабушка пока на ногах, вынянчит, родители материально помогут, Катя родит здесь, потом уедет в Москву, никто ничего и не узнает. Катя заметно успокоилась. Они даже стали заводить разговор об имени. Если мальчик — Дениска, если девочка — Настенька.

Решили, что надо съездить на консультацию в город. Там хорошие врачи. Посмотрят Катю, подскажут, что и как.

Полдень. Варвара Семёновна сидит у раскрасневшейся печки и вяжет крошечные носочки Катиному первенцу. Уже отболело. Уже начался отсчёт новой жизни, в которой Катя не маленькая девочка, а будущая мама. А она, Варвара Семёновна, аж прабабушка. Ну и ничего, ну и вырастим...

Полдень. Катя сидит в очереди к врачу. Её поташнивает, но она уже немного приспособилась к своему положению и быстренько разворачивает карамельку. Конечно, сейчас врач обязательно спросит про отца ребёнка. Катя заготовила ответ: он в армии, вернётся, распишемся. Они с бабушкой всё хорошо решили: Катя родит, а как малыш подрастёт немного, уедет в Москву доучиваться, а малыш побудет в Матрёнино. Чем плохо? Свежий воздух, бабушкины заботливые руки.

— Фамилия?

— Анисимова Катя... Ой, Екатерина Леонидовна.

— Ну что, Екатерина Леонидовна, любишь кататься, люби и саночки возить.

— Мой муж в армии, вернётся, распишемся.

Женщина в белом крахмальном колпачке, кокетливо прихваченном блестящей заколкой, мила и обаятельна. У неё чёрные глаза, нос с лёгкой горбинкой, мягкий, даже вкрадчивый голос:

— Деточка, на какое число тебе писать направление?

— Какое направление? — Ещё столько времени впереди. Она ещё не знает число...

— На аборт, конечно.

— Нет! — Катя испугалась этого слова как нецензурного. — Мы с бабушкой решили...

— Деточка, успокойся. Хочешь, расскажу, чем кончатся ваши с бабушкой фантазии? Ты ещё не закончила школу, тебе надо доучиться, вряд ли это получится, если ты родишь. Это, во-первых. Во-вторых, мать-одиночка это как штамп в паспорте, на всю жизнь, вряд ли есть надежда, что ты с ребёнком устроишь свою жизнь, сейчас и без детей мыкаются. В-третьих...

Катя с ужасом слушала врача. И чем больше она говорила, тем больше понимала Катя, что она, врач, права. И что они с бабушкой большие фантазёры. Всё так хорошо придумали, напланировали. Да, да, сколько ей предстоит разных унижений, как она, например, с коляской выйдет первый раз на улицу... Все знали про их роман с Мишей, узнают и другое -Миша бросил её, она стала ему неинтересна. А мама, К отец? Ведь они ещё ничего не знают, они с бабушкой только собирались написать им письмо. Не знают. И — не узнают.

— Да, да, — тихо сказала Катя, — вы, наверное, правы...

— Вот и чудненько, вот и хорошо. Тебе, деточка, и откладывать не надо. У тебя есть деньги?

Деньги у Кати были. По дороге она заехала в соседнее село, где была почта, и получила приличный перевод от родителей.

— Вот и чудненько...

Врач повела Катю узким коридором. Туда. Передала её маленькому злому мужчине, он прикрикнул на Катю, когда она заплакала от испуга. Он, наверное, торопился, то и дело поглядывал на часы. Кате сделали укол. Она видела какой-то страшный сон. На неё надвигались вытянутые фигуры без глаз, они шли на неё, как солдаты, строем, она уворачивалась от них, потом побежала. Только ноги будто приросли. Она не могла. Кричала...

— Не кричи, всё уже... Полежи полчаса. Небось не кричала, когда с парнем забавлялась, а теперь чего орёшь?

Катя увидела толстое одутловатое лицо пожилой женщины. Санитарка. С Катей началась истерика. Она рыдала, царапала ногтями простыню, задыхалась. Толстая санитарка накапала ей чего-то приторного. Катя затихла. Потом спала. Потом осторожно встала. К вечеру её уже отпустили домой, подбодрив, что всё прошло без осложнений. Она зашла в больничный туалет и посмотрела на себя в зеркало. Измученное, худенькое личико, бледное, с припухшими от слёз глазами. «Это я, — сказала Катя самой себе, — это я уже одна...» Какая-то доселе неведомая пустота ощущалась ею так явно, что она испугалась этого чувства. Она была одна. Без Него, без того маленького комочка, которому не суждено было стать Дениской или Настенькой. Она ощущала его присутствие каким-то особым чутьём, он был, он диктовал ей свои условия, он подавал ей сигналы. Её и тошнило потому, что этого хотелось ему. Не тошнит. И аппетит теперь есть. На вокзале, у пригородных касс она купила себе гамбургер, запила холодным апельсиновым соком, опять вспомнила врача с вкрадчивым голосом, неряшливую, толстую санитарку. И — бабушку. Что она скажет ей, как всё объяснит? Решила: буду молчать. А потом что-нибудь придумаю.

Катя обмела на крылечке снег с ног и вновь стала чистая. Вошла. Бабушка бросилась ей навстречу, захлопотала, засуетилась:

— Поешь, ведь целый день не евши, я уже все глаза проглядела. Почему поздно так, Катюша, попала к врачу, что, рассказывай.

Катя смотрела на бабушку и молчала.

— Что с тобой, Катенька? Уж не беда ли... Она всё поняла, её мудрая, её самая лучшая на свете бабушка. Беда. Да ещё какая. Катя до этой самой минуты и не понимала до конца свою беду. Но когда бабушка заголосила громко, запричитала: «Не уберегла, не уберегла девочку...» Кате стало страшно. Она кинулась к бабушке и стала уговаривать её словами той элегантной врачихи в белоснежном колпачке. Ей учиться надо, ей надо жизнь устраивать.